Перелом

— У тебя нет того, от кого ты взгляд не можешь отвести. В мгновенно стихшем тоннеле канализации слова агента Сумерки, или же «Фионы», звучали подобно смертному приговору. А осуждённым был Уилер, сейчас кажущийся жалким, поверженным, но какой ценой. — Нет того, о ком ты хочешь разузнать всё на свете. В ней кипела ярость — чистая, концентрированная, сильнейшая из тех, какие случались в её жизни. Ярость эта стала топливом и одновременно отравой, страшнейшим ядом, и Сумерки была рада стать отравленной ею насмерть. — Ни о чëм не думаешь, суëшь свой нос в чужие дела ради удовольствия. Ты жалок. Она приближалась к Уилеру, уже твёрдо уверенная, что отсюда он на своих двоих не выберется — она ему не позволит. Даже если ей придётся сгинуть здесь вместе с ним, она ни за что не выпустит это ничтожество наружу. Она похоронит его здесь, хотя перспектива умереть с этим подонком в канализации не слишком радовала. Но умереть за Сумрака Фиона была не против. — Я не боюсь. Я верю. Я думаю о нём. Думаю, думаю, думаю... Думаю... Думаю. Помешательство, зависимость, одержимость — да как угодно. Но если это помогает ей жить, ей не стыдно осознавать себя таковой. И умереть от этой одержимости не кажется бредовой идеей. — Я сильная. Тебе меня не победить. Когда человек защищает нечто глубоко ему дорогое, он способен на невообразимые вещи. На страшную дикость, на полнейшее сумасшествие. На сотворение того, чего не могут охватить разум и холодный рассудок. Шпионы учатся не поддаваться чувствам, но если хоть крупица их ещё осталась внутри — они способны рвануть ядерным взрывом в момент отчаяния. Будь их искренним желанием сохранение мира или жизни конкретного человека. Уилер уже был покойником. Эта канализация станет для него собственной плахой. Она раздробит ему кости, смешает их в единую кашу с его внутренностями, вытрясет из него душу, если таковая имеется. Размажет, сотрëт в пыль, уничтожит. Если для этого ей нужно пожертвовать собственным телом — не велика беда. Этот отброс посягнул не только на жизнь Сумрака, но и на смысл его жизни, его работы — Уилер мешал сохранению мира, к которому с такой болезненной самоотдачей стремился Сумрак. — Что ещё за софистика?! — только и успел спросить Уилер, и эти слова Сумерки определила для себя как его предсмертные. Что ж, странные последние слова он выбрал для смерти в канализации. Но давать ему шанс сказать другие Фиона не станет. Никогда ещё она не чувствовала себя ураганом — действительно мощным, бесконтрольным, таким свободным. Возможно, это была последняя её вспышка, после которой она сгорит, как бенгальский огонь, но она не жалеет. Для Уилера она станет стихийным бедствием — ураганом, смерчем, цунами, чем угодно, сожжёт себя этой силой заживо, зато так зрелищно. На такой выброс энергии Уилер никогда не был бы способен. Потому что у него нет того, за что он бы боролся всей душой. Сумрак отдавал всего себя ради сохранения мира между странами, Сумерки прыгает выше собственной головы ради объекта своей глубокой одержимости. Уилер другой, и она искренне считает его жалким. Даже смешно видеть его поверженным — он похож на порванную тряпичную куклу. Отлетел к стене с почти пробитой головой. Так хвалился собой, считал непобедимым из-за отсутствия какой-либо привязанности — и теперь почти мёртвый у её ног. Сумерки чувствует поистине маньячное блаженство, смотря на него. Он так просто от неё не отделается. Она превратит его в месиво, кровавую кашу. Кажется, она напрочь сошла с ума — у неё слетели все тормоза. Даже Сумрак отошёл на второй план — она хочет размазать Уилера по стене, хотя никакого отпора он уже не может дать. Он вырубился, находясь на тонкой грани между жизнью и смертью, и Сумерки не даст ему жить, столкнëт в другую сторону. Чувство полной власти кружит голову, застилает глаза красной пеленой — о, она хочет услышать хруст его костей, увидеть больше его крови. Свернуть шею, проломить грудную клетку, чтобы рëбра проткнули лëгкие. Такой жалкий Уилер, валяющийся у стены, теперь не отличался от таракана под её ногами — она размажет и того, и другого. У неё напрочь помутился рассудок. От адреналина не чувствует никакой боли от переломов, наоборот — она кажется самой себе всесильной и всемогущей. Терять-то нечего. Она собирает последние силы для своего решающего удара — последний для Уилера и для неё самой. Это будет вспышкой сверхновой звезды, а сверхновые — мëртвые звëзды. Быть может, действительно глупо бросать себя в этот костëр, возносить на алтарь собственную жизнь из-за какого-то отброса по типу Уилера, но она уже переступила черту — и, Боже, как же ей кружит голову осознание собственного всесилия. Цена ему очень большая, но чувство это поистине неповторимо. Отсутствие любых рамок, полная свобода, карающаяся смертью. Она хромает, но поступь её удивительно тверда, когда Сумерки идёт к Уилеру. К такому жалкому, беспомощному Уилеру. За его бессилие она заплатила собою сполна, а потому вольна делать с ним что пожелает. Она обрушит на него всю свою последнюю мощь. Решающий рывок, последний всплеск сил, её финальная точка. А потом она слышит тихое, но решительное: — Стой. Находящийся в отключке Сумрак наконец пришёл в себя. Он лежал на холодном, сыром, вонючем и мерзком бетоне, побитый и с кровоточащей рукой. Всё ещё у него не было сил встать, кажется, он только-только вернулся в сознание и открыл глаза. И первым делом поспешил остановить Сумерки. Она обернулась. — Не нужно его убивать, — Сумрак будто собирал собственные силы по крупицам, чтобы сказать это. Лежал на боку и даже не поднимал голову с бетона. Больших усилий ему стоило пошевелить рукой и, вцепившись в слой маски с лицом Юрия Брайера, отодрать её от себя. Казалось, в своей маскировке он отчего-то задыхался. — И самой тебе умирать тоже ни к чему. Всё ещё доведённая до высшей точки безумства, Сумерки разлепила сухие губы. Он говорит ей не убивать Уилера, хотя сам Уилер намеревался убить его. Рациональное мышление до сих пор не смогло подчинить воспалëнный мозг, и она не могла действовать рассудительно. Всё ещё хотелось превратить Уилера в месиво из крови и костей, но теперь она не могла к нему и шагу сделать. Кажется, Сумрак единственный, кто способен остановить её в таком состоянии. Как бы ей ни хотелось достигнуть апогея своих возможностей, она его послушалась. Так тому и быть, если это то, чего ты хочешь, Сумрак. Красная пелена перед зрачками Фионы исчезла будто по щелчку пальцев, когда она увидела, как глаза её наставника вдруг закрылись, а сам он замолчал. — Су... — во рту пересохло, — Сумрак, вы целы?! Полуживой Уилер у стены совершенно перестал её интересовать, словно ей нажали на переключатель. Всё ещё не чувствуя физической боли, Фиона рванула к Сумраку, хромая и спотыкаясь, но так и не смогла устоять на ногах — упала рядом с ним на бетон. Ощущение всесилия улетучивалось. Она поспешила сесть так, насколько позволяла сломанная нога, с трудом перевернула наставника на спину. — Сумрак!.. — она не знала, что сказать, лишь звала его по кодовому имени. Минутой ранее Фиона была на высоте, чувствовала себя всемогущей, а сейчас будто разбилась, падая с этой высоты на отвратительный бетон канализации. Неожиданная растерянность и даже испуг стали полной противоположностью того, что она ощущала, борясь с Уилером. За жалкие пять минут ей довелось пережить взлёт на вершину и падение в бездну. Сумрак не откликался. Не открывал глаза, не шевелился. Она проверила его дыхание и пульс — живой, но снова в отключке. Следовало вернуть его в чувство, заставить прийти в себя. Обычно непобедимый, сейчас он стал уязвимым и податливым — тело его обмякло и на прикосновения не реагировало, словно Фиона тормошила манекен. И, признаться, это её даже пугало: от трупа его отличали разве что температура тела и тихое дыхание. — Сумрак, придите в себя! — Руки управлялись с большим трудом, оказалось тяжело даже банально похлопать его по щекам. — Ну же! Услышал ли Сумрак её или нет, но глаза всё-таки приоткрыл. Помутившийся взгляд расфокусированно устремился вверх, прямиком на склонившуюся над наставником Фиону, хотя создавалось впечатление, будто Сумрак смотрел в непроглядный туман. А потом шевельнулись его сухие, обескровленные губы. — Йор?.. Сумерки замерла над ним поражëнно, даже испуганно. Сузившиеся зрачки её дрогнули. — Что?.. Внутри стало мгновенно холодно, как в студëную зимнюю метель. И пустынно, как посреди снежной унылой степи. Там, где некогда порхали бабочки, неумолимо пополз трескучий иней. Хотелось ответить: «Я не Йор», но Фиона только беззвучно открыла рот. Двумя минутами ранее она казалась себе всесильной, а теперь у неё не хватает сил на эти три слова. Она растерянно уставилась в голубые радужки, в отражении которых застыло её искажëнное, шокированное лицо. А Сумрак всё смотрел на неё, но видел над собою вовсе не Сумерки. Наверняка в глазах у него троилось, замутилось туманом — взгляд казался невидящим. Сумерки проморгалась. Может, ей послышалось? Да как он мог спутать их, если они не похожи? — Прости меня, Йор, — добивая, произнёс Сумрак, и голос его был тихим-тихим, невнятным и слабым. Но Фиона затаила дыхание, стараясь услышать всё до последней буквы. — Я... буду стараться лучше, обещаю... Не считая полумёртвого Уилера, их здесь было только двое, но Сумерки почувствовала себя третьей лишней. Третьей лишней в сравнении с той, кого здесь даже не наблюдалось. — Не городите бред, — её голос дрогнул, будто надломился, когда она процедила это испуганно сквозь зубы. Но взгляд Сумрака скользнул по свисающим к нему прядям чëрных волос, и Фиону словно током ударило. Он бредит, почти не видит сквозь пелену перед глазами и полуопущенные ресницы. В состоянии, пограничном между сном и реальностью, он спутал её с Йор из-за похожего цвета волос. Захотелось вцепиться в проклятый парик, под которым голова будто мгновенно покрылась ожогами, содрать его с себя — Сумерки ведь не такая, она не похожа на Йор. Она не хочет, чтобы он вместо неё видел эту женщину. Над ним сейчас склонилась Сумерки, именно она почти отдала жизнь в борьбе с Уилером, именно она пытается привести Сумрака в сознание, но тот видит в ней другую. В этой мерзкой канализации, столь уязвимый, он зовёт её, у неё просит прощения, говорит ей обещания. И всё это предназначается не Фионе. «У тебя нет того, от кого ты взгляд не можешь отвести», — сказала Фиона поверженному Уилеру, подразумевая себя и Сумрака, не зная, что у наставника её, оказывается, тоже есть такой человек. У Сумрака тоже есть та, от кого он не может отвести взгляд. И он видит её даже тогда, когда его собственная жизнь висит на волоске. Пусть хоть сто раз опровергает это, но бессознательно он ищет её. Лежит на холодном, вонючем бетонном полу, но искренне просит прощения у той, кого здесь даже нет. У Фионы несколько переломов, но вдруг заболели вовсе не они — заныло что-то внутри. Больно было не сломанным костям, а чему-то в грудной клетке, где всё пошло стеклянными трещинами. — Йор, я... сожалею, — ещё тише сказал Сумрак, а Фиона поймала себя на резком желании ударить его по лицу, заставить замолчать. Чужое имя обжигало уши, болезненной вибрацией отдавалось в барабанных перепонках. Как он произносил её имя... Это «Йор» звучало подобно искреннему признанию. С такой интонацией зовут людей, дорогих сердцу — Сумерки точно знает это. — Заткнитесь, — она была зла, растеряна и напугана. — Хватит, перестаньте! Сумерки думала, что он размяк, но ничего серьёзного. А Сумрак на самом деле глубоко в душе любил. Ценил, дорожил, берëг — и не её. Нет, её отчасти тоже, но совсем не так, как ей того хотелось. А то, о чём она грезила, он испытывает к другой. Сломанные конечности почему-то ни в какое сравнение не шли с тем, как болело что-то сломавшееся внутри. Её сломал вовсе не Уилер. А Сумрак, сам того не зная. Фиону прошибло ознобом; защипались кусачие мурашки на спине. Неожиданно для себя она вдруг разбилась и не знала теперь, как оказывать себе первую помощь. Что делать? Хвататься руками за осколки, пытаясь собрать их обратно? Или оставить их валяться? Она снова хотела посмотреть Сумраку в глаза на свой страх и риск, но он уже сомкнул веки. Дрогнули его русые ресницы, от них заплясали тени по его бледным щекам. Сухие губы сжались, словно не было никаких бесконтрольных искренних слов. Словно всё это было галлюцинацией воспалëнного, больного разума Фионы. Но она знала, что всё было взаправду. И, опустошëнная, бессильно сидела рядом. Больше не предпринимала никаких попыток вернуть его в чувство — кажется, в чувство скоро предстоит возвращать её саму. Как теперь мириться с подтверждением, что Сумрак тянется к ней — к Йор, которую так звал? Неясно, что между ними случилось, но переживания Сумрака насчёт неё были кристально чисты. Не просто размяк. Любит. С резким вздохом Сумрак вдруг дëрнулся и сел, хватаясь за голову от боли в висках. Фиона этого даже не заметила, таращась в бетонную облезную стену над лежащим Уилером. — Угораздило ведь, — сквозь зубы процедил он негодующе, морщась от головной боли. — Долго я был без сознания? Ответа он не услышал и посмотрел на Сумерки через плечо. — Сумерки? Эй! Он щëлкнул пальцами перед её глазами. Она даже не моргнула, но взгляд свой всё же на него перевела. — В чëм дело? — насторожился Сумрак. Выражение её глаз ему не понравилось. Так смотрят от глубочайшего потрясения. — Я что-то сделал? Или сказал? Сказал. Но не ей — все его слова адресовались Йор. Сумерки лишь невольно стала слушателем. Она смотрела на него, на его нахмуренные в недоумении брови, на морщинку между ними, и хотелось припомнить ему всё сказанное. «А вы звали её», — и посмотреть, о ком он первым делом подумает. Ткнуть носом в то, что шпионы не должны любить объектов своих миссий. Но... — Нет, — ответила Сумерки, и голос её был привычно ровным, однотонным. Но тихим. — Ничего вы не говорили. — Да? — задумчиво спросил Сумрак, коснувшись своего подбородка. — А мне казалось, я какое-то время был не в себе. Ладно, проехали. Не в себе ли? Казалось, наоборот — в тот момент он был предельно искренним, настоящим. От этого и больнее. Уилер был пойман. А они вместе с подоспевшим коллегой выбрались из канализации и умчались на машине. У Сумерки болели переломы, но внутри болело сильнее — будто перелом был где-то в душе. Краем глаза она смотрела на Сумрака и думала о том, как он сейчас спешит к своей «фальшивой семье», к «фальшивой жене», оправдываясь исключительно миссией. Он не осознаëт глубины испытываемых им чувств и лишь отнекивается, прикрываясь операцией «Неясыть». Даже для него самого его любовь остаётся тайной, которую ему предстоит ещё раскрыть. А Сумерки узнала об этом даже раньше него. Лучше бы не знала... У него действительно уже есть та, от кого он не может отвести взгляд.