s.pider

до жути хочется вдарить нахальной морде, отобрать кошелек, а потом с пацанами жрать горячую шавуху. одно только останавливает: морда эта — его апогея счастья. вылавливать улыбающегося мудозвона, грубо вдавливать в стену, рычать и скалиться под его довольную лыбу. глядеть в зеркальные глаза, бесконечно долго задаваться вопросами, но отметать их после ощущения на спине давно изученных пальцев. под улюлюканье удаляющихся пацанов угрожать и опасно сверкать двумя искорками бензиновых глаз. в них огонь и во рту сухо. хочется пить и глазеть на яркую шевелюру, смешно торчавшую во все стороны. неровная поверхность стены, вероятно, подпортила затылок, но если пару раз провести пальцами-граблями, то удастся привести рыжего в какой-то порядок. тучи второй день застилают город, отчего люди на улице ходят хмурые и недовольные. тут такое часто. каждого второго хочется приложить об асфальт, да достать лезвие из-за пазухи, чтоб страшно, блять, стало. чтоб жить захотелось, бегать-прыгать, да молиться богу, мол: «Господи Боже, спасибо, что спас от урода!». а урод будет скалиться в это время, в себя серебро вдавливая. безумно поднимать серповидные уголки губ, сидя в одной из тысячи подворотен. чувствовать боль куда приятнее, когда рану видно. чтоб потом хмурится всякий раз, когда братан внезапно за предплечье хватанет. когда пацаны скрываются в лабиринте города, тогда и пробивает час съема масок. натянутая ненависть испаряется, оставляя за собой лишь кусок пустого мессива. рыжий, ублюдок, понимает, что кончилась вся эта сценка театральная, становится развязнее, глаза хитрые сузив, и пялит на обидчика. по стене пробегает паук, и ребенок улицы жалеет, что не может его поподробнее рассмотреть, потому что занят гляделками. смотрит твердо и уверенно, засунув руки в карманы черных адидасовских шаровар. когда начинает чувствовать пальцы, пробегающие по ежику волос, то невесело усмехается и зыркает наконец на паука. черная точка с тонкими лапами ползет механически наверх, не интересуясь наблюдателем. острые пальцы заставляют насекомого оседлать их, и вот уже по костлявой руке ползает пугалка размером с ластик. щекочет кожу и вызывает у рыжей бестии фырканье. — Сань, ты не Пидор Паркер. — и че? ты тоже на железного человека не похож. рыжий по-бесовски наклоняет макушку вниз, приближаясь ближе, но опасливо сторонясь руки с пауком. нет, все-таки носить футболки осенью не лучшая идея. но кто его будет слушать? шпана будет стоять на своем, но все время отрицать, что она шпана. — а на женщину кошку похож? — это диси. — хуй соси. из пасти вырывается звонкий, но тихий смех. саня приподнимает бровь, удивляясь самому себе в выборе человека ближнего. паучишка переползает на плечо, пару раз пройдя кольцом по части тела. как же он ненавидит этот смех. — ведьма. заявляет туманно, не желая подкреплять слова аргументами или доводами. таков уж Санин диалект — ничто с ним не поделаешь. прозванная ведьма начинает гоготать громче, потому что людей рядом нет и никто не увидит закулисье этого бредового мюзикла. хотя ни плясок, ни песен не было, Саня только жался, да притворялся бесчеловечным убийцей, эдакий мерзавец-головорез из фильма Тарантино. когда шум начинает стихать, а лицо Кости становится расслабленным, тогда и наступает тишина, которую сложно назвать комфортной. искорки у Саши потускнели, превратившись в ледышки холодного равнодушия. рыжий отвел взгляд, глотая комок напряжённости. не всегда встречи с Сашкой проходят гладко. когда паук за шиворот заползает, тогда по телу пробегает стая мурашей капризных, на которых внимание обращать не хочется. в последнее время ничего не хочется, если быть откровенным с инкогнито наблюдателем этой сцены рандомной. но кому не плевать на это, особенно когда десятый час пробивает, и в голове стучат часы, требующие чего-то мягкого под макушку, и чего-то холодного в глотку. спирта, желательно, сорока-процентного, да огурчиков соленых. обычно такую роскошь себе позволить не получается, но помечтать иногда надо. как жить иначе-то, если о чем-то высшем не думать? о чем-то вкусном для мозгов. паук тонкими лапами щекочет плоскую грудь и впалый живот, гадая, наверное, куда он забрался. он же не подозревает, что под ногами его вулкан таится, который вырваться грозится время от времени. Саня глаза хрустальные закатывает, когда Костя в откровенном отвращении язык высовывает. видел, гад, как под ткань тонкую влезла черная точка и теперь кривится от этого зрелища. спустя какое-то время молчания Костя не выдерживает и приглашает в какое-то кафе новое, потому что: «Блять, Сань, там есть мороженое из коньяка!». а, нет, это было в прошлый раз. в этот раз причина глупая, но от чего-то забавная до одури: «у меня там сестра работает, познакомлю». и Сане на сестру Костину так поебать, потому что паук опять на руке его оказался. молчаливым кивком он подаёт знак, мол, погнали, чё. рыжий усмехается по дуратски, глаза блестящие шире раскрывает, и, закинув руку на плечи Сашкины, глупо начинает болтать об очередной ерунде. — оставь только этого своего. кивает на непрозванного «зверя» и нервно барабанит пальцами по мышцам руки Сани. тот не отпирается, прислоняя пальцы к серой стене. черныш сходит с моста на вертикальную поверхность и уползает не оглядываясь. Саша вслед тупо смотрит, на рефлексах начиная перебирать ногами, потому что Костя ждать не намерен. и плевать, что у Кости сестры никогда не было.