Поле кругом

Горечь в горле ярко горит, грызёт и терзает гортань в горле моем. Хочется запить хоть какой-то водой, но здесь её нет. Ведь поле кругом. Так отвратна жара сегодня, льняная рубаха трется о тело моё, будто сдирает кожу с меня. Липнет и трёт, так гадко противно, а на лице лишь жгучий пот. Волосы липнут к лицу, так жарко, так гадко. Где же воды след хоть один, которого нет. Ни ветра, ничего. Ведь жаркое солнце надо мной. Будь проклято сейчас, оно. Ноги болят и режут от ненавидимых, сейчас, мною лаптей. Сделаны из березы, а как же больно от заноз, давно износились, да не могу ведь найти не одного дерева вокруг. Вокруг лишь поле, колосья пшена. А горечь и дерзость в горле проклинает горло моё. Будто где то местного кваса, вроде вкусный, а горечь есть, зараза. Слюну глотаю, тьфу, не помогает, не помру, а гадко ведь, противно. Смотрит солнце на меня и палит, палит, аж кричать хочется : - "Не свети! Дай воздуха проглотить!" - а оно смеяться будет: - " Так подыхай, парень, воронам тоже есть надо, волкам, да медведям подарок сделаешь!" - сволочь, одним словом. Дай снять гребанные лапти, да не могу, земля, гравий острый и горячий от солнца, острый ещё больнее идти будет, а горячий… Будь ты проклято солнце! Ах, чувствую уже камень один в лапоть залетел, да впился острым концом, зараза, черт, черт. Вытащив спросив на дорогу, залетает ещё один, черт! Зачем же мне страдать-то? А мелкий засранец все режет и режет ногу мою, прокляну, прокляну, эту чертову дорогу всю! Ветра нет нигде, одно лишь солнце палит и палит. Как же задрало все это уже. Ни тени, ни воды кругом лишь поле одно, высохшие колосья, да дорога острая и горячая. Штаны бы содрать, жарко, длинные, тоже льняные, не могу, так жарко. Пот катится рекой, в горле режет, голова… Голова кружиться, может в обморок упаду, да животину трупом своим прокормлю… Да брежу уже! Не сдохнуть я здесь один. А это смотрит и любить я, скотина такая. Смотрит солнце на меня сверху и смеётся, ветер палит, не давая тому летать по небу. Глаза болят, дай закрою… Будет так спокойно и тихо,только в висках пульсирует кровь, ей тоже противно от этого всего. А жара не уходит. А что? Так хотя-бы буду тешить себя надеждой, что скоро к прохладном, тени тому лесу выйду, не буду видеть бесконечное поле кругом. Да гляди! Улыбка на лице ползёт, можа не помру. Вера тешиться в груди, в которой тешиться сердце моё. А Солнце смотрит сверху на человека, идёт селянин потерявший дом свой, не знает где и куда он идёт. Глаза закрыты, руки впереди и улыбка на лице. А Солнцу не нравиться, да давай печь сильнее, а у человека голова кругом идёт от жары. Солнце смеётся, все сильнее и сильнее, что смех до ушей человека долетает. Испугался человек, споткнулся, глаза открыл и тут же закрыл, ибо на дорогу лицом упал. Руками себя поймать не поспел, так и упал. Напугал аиста в поле крик человека. Взмыл в небо, да летает теперь, тень наземь бросает. А Солнце хохочет во всю глотку. - "Как ярка, как красна кровь твоя, человек!" - аж до слез смеется он. Заливистый смех, да какой! Привлёк смех этот охотников, два мужика, вроде бедняки, а у одного ружье. Голодные, как псы, кожа да кости, видят аиста в небе, глаза, как у волков. Выхватил один у другого ружье, да и научил целиться в птицу. А в аиста стрелять нельга, да кто голодному, как волк, это докажет? Аист не дурак, под солнцем летает, ни шиша не видно, морщатся охотники, прицелится не могут, один другого перебивают. Быстро селянин смекнул - где охотники, там и деревня. За ними и пойду, а может хоть дорогу спрошу! Смотрит человек на аиста - видит, а Солнце специально закрывает его лучами своими. Ещё смотрит человек, а аист место, где сесть, ищет. Сошел селянин с дороги в пшеницу, засел и камень с земли взял, затаился. Смотрит на аиста, того ели видно из за Солнца, лучей его. А лицо у человека огнём горит, да руки ободраны с одеждой льняной. Кровь в нос, в рот, да в глаза попадает, с цветом кровь текла в ней и злость на солнце тое, что жить ему не даёт. Так и он аисту его не даст! Камень чуть холоднее, але ж руки без кожи болят! Окрашивается камень в кровь человечью, а селянин ждёт, ни звука не издавая. Аж аист долго летать не может, спускаться начинает, а человека в траве в полуприседе за ним. Вось, чего то отрадно видеть селянину боль в глазах аиста, крылья ему солнце жжёт. Больно летать под солнцем. Так пусть не мучается! Сам же Солнце говорил, пусть болью своей других прокормит. Пригнулся человек ближе к земле и притих. Сел аист средь пшеницы, а за ним человек ползёт. Опустил голову вниз бусел, важная птица, каб еды хоть кроху найти, а нашел руку с кровью человечьей. Охватил селянин горло птица рукой, как по волшебству крепкой, испачкала кровь и песок перья белые. Только взмахнул лишь раз крыльями аист, так по голове камнем и стукнули. Из глаз слезы пошли, да голос жалобный, тот и притих быстро, когда кровь человека и птица смешались на камне том. Удар, два и лежит птица не дыша. - "Мужики!" - крикнул селянин. Охотники голову подняли, али те уходить уже собрались. Вылез человек из пшена, еле мужики увидал его средь такого же золотого пшена голову его, такую же золотую. Увидали, да и побежали к нему, когда увидели в руке другой добычу свою. Слышал, слышал золотоволосый как Солнце взвыло. Да не чувствовал он уже того пекла, что раньше было, ему было наплевать на все, он видел людей и был доволен, и главное то было тогда для него. Взвалил один мужик себе на плечи аиста и понёс, другой же расспрашивал селянина: "Откуда тот?", "Кто он?", а потом "Спасибо за ужин здравый". Нужен ли был ответ блондинку один: могут ли к себе в деревню под милость старосты взять одинокого человека? Спросят, им охотники и люди нужны! На вопрос "откуда?", говорил, что сгорела от врагов деревня его, сам не знает выжил ли кто ещё. Шли, говорили, что деревня недалеко. А за мужиками полоз полз, да глаза золотом блестели, бодро под солнце не попадал, в тени. А Солнце вышло в небе, да и глаз горящих, кровожадных слились слезы и кричал он: - "Ах! Прокляну! Прокляну я тебя, чтоб свет не мил тебе был!" - все кричал, да кричал, он в небе, нос слышал его только змей с очами золотыми, шипел лишь он ему в ответ, как бы усмехаясь ему, да на аиста гордо смотрел.