Тай-инь

***

По окончанию июня орава иностранных студентов разъехалась по своим Зебрикам, и Понивилль навестило зелёное безмолвие, которое не посещало город со времён тысячного празднования Дня Солнца. Местные жители уже вновь подумывали начать отправлять сиесту, пока не выяснилось, что в общежитии Школы Дружбы не осталось выводка самых законченных двоечников. По поводу одной из них, уличенной в поджоге базы тополиного пуха накануне, а, точнее сказать, Смолдер, средь высших инстанций - принцессой Эмбер и директрисой Старлайт произошёл диспут: как доходчивее объяснить неблагонадежной студентке пользу гранита науки для драконьего пищеварения? Из-за разницы в весовой категории борьбы административными хвостами не произошло, посему Бог и Дьявол этой истории согласились действовать сообща. При помощи ведомственной магии Старлайт сотворила несгораемый список задолженностей, которые Смолдер обязана была закрыть до осени (в противном случае её ожидало [ДАННЫЕ ЗАСЕКРЕЧЕНЫ]). Дипломатическую же часть операции Эмбер перепоручила мягкой силе по имени Спайк. План сводился к приманке – тир-листа комиксов Суперпони, в котором дракончик хитро поменял местами позиции “S” и “D”, что должно было отбить желание ознакомившейся заниматься какой-либо ерундой кроме учёбы. Однако никто из экспериментаторов в сфере образования не учитывал неписанных законов честолюбия, которые вовлекают в свою посюстороннюю фабулу всякую не эмансипированную молодежь от грифона до гиппографа.

***

 “Мы не наказываем невиновных и не поддерживаем копыта недругов,” - девизом Суперпони, в котором было больше “не”, чем “супер”, кончился обманный манёвр, и Смолдер взглянула в окно. На улице уже третьи сутки докучал ливень, от которого у родственных драконам морских змеев развивается маниакально-депрессивный психоз. Выпуклые герои комикса и их трафаретные жесты, запечатлённые в своей самой вульгарной китчевости, не склонили студентку над учебниками. Напротив, они подтолкнули её к бездне до боли знакомой нам мысли: “А что, и я так могу”. Смолдер охватила хандра, плодотворная для того, чтобы творить по мотивам прочитанного, в чем было никаких особых резонов, помимо, разумеется, замыкания в четырех стенах в следствии погоды и предстоящего "ботания". Тем не менее, новое, необычное влечение заполнило душевную щель, в которую должно было поместиться сосредоточенное зубрение, внушенное нелепыми уловками благожелателей. Положим, это чувство могло быть вызвано желанием временно поменять привычную шкуру задиры или обзавестись товарищами по жеванию каменной кладки помимо Спайка. Средства же, избранные для достижения столь приземлённых целей, привели к скоропостижному абсорбированию последних до агрегатного состояния первых, что в переводе на русский означает следующее - идея облагородить пресноватую на вкус вселенную поглотила дракониху от кончиков рогов до пят. Сначала эта болезнь привела её к рисованию персонажей. Потуги Смолдер были неплохи для начинающего, но возникший затем интерес к фанфикам сделал эту стезю бесперспективной для неофита. Скудеющая нива писательства, по сравнению с ней, более подходила для претендента на статус как минимум подающего надежды, а как максимум - их не оправдавшего. Вопрос лишь в том, чего стоит утолить такое голодное до таланта чудище. Во множестве обучающих гримуаров, она откопала забытую на библиотечных полках книжицу одного современного публициста, в которой больше излагался облик литератора - то, какова его роль в мировом коловращении, нежели указывались методики сотворения готового текста. В его концепции главное место отводилось биографиям писателей и, так сказать, тропам в их жизни, воспроизводящимся из века в век существования литературы. Началом отсчёта служил безымянный автор первых лет заточения Найтмер Мун, а его окончанием - принцесса-нарратор Твайлайт, кодифицировавшая свой дневник и дневники своих друзей на благо Эквестрии. После, по его смелому мнению, должна была возникнуть некая точка бифуркации, в которой спираль национальной истории (и литературы в частности) даст новый оборот уже в незнакомом для неё направлении. В книге как бы вскользь упоминалось о втором появлении анонима, в силах которого будет угадать этот столь же неназванный, как и он сам, вектор развития. Фигура пророка, в которой каждый современник узнавал самого себя, околдовала Смолдер обузой самокопательства и возраставших ожиданий от самой себя. Претенциозные мысли о великом предназначении сразу в нескольких измерениях вступили в неразрешимую коллизию друг с другом, как макро и микрокосм, как страна и школа, как мир и бал. Но пока Смолдер бредила в своих думах, её лапы довершили работу над magnum opusculum. Этот факт преисполнил её настолько, что раструбив о нём так, как не станут трубить ангелы в дни Апокалипсиса, о произведении узнал не только узкий круг фанатов комиксов, но и те, кто выписывал журнал Школы Дружбы, а также каждый её знакомый, и даже тот, кто просто остался в общежитии на лето.

***

Реакция публики оказалась двухмерней той, что ожидала увидеть авторша. Она предпочла бы эксцентрику в духе полоумного признания, критики с переходом на личности или безучастного отношение к судьбе непризнанного Г. Что ж увы, умеренный, неискушенный читатель Понивилля проглотил её рассказ, осторожно заверяя Смолдер при открытом допросе, что ей всего на всего стоит дальше развивать свои навыки письма, хоть для себя она уже всерьёз определила, что путь до писательского звания был пройден ей ещё в рамках первого упражнения. Более грубо на её место намекнули, разумеется, фанаты Суперпони. Из-за того, что Смолдер читала только посредственные спин-оффы, рассказ в своей задумке уже был обречён быть заклеймённым как ересь. Речь в нём велась от лиц нелюбимых персонажей, а сами Суперпони были перевраны в неканоничном, фландеризированном ключе. Некоторые в своих притязаниях утверждали, что её текст похож на чужой фанфик, и что в лучшем случае – это его подстрочник, а в худшем – плагиат. Пуха в огонь подбрасывали канцелярит, стилистические и просто орфографические ошибки, заумь, отсутствие верстки, низкое качество бумаги, плохая погода, сезонный спад в экономике и... знаете, будем честны, все мы грешны. Если кто-то не хотел придраться специально или винить новичка во всех своих бедах, старался либо доброжелательно указать на недостатки, либо абстрагироваться от проблем и найти что-то хорошее, чтобы поддержать Смолдер. Или молча наблюдал сквозь лупу педантизма. Авторша, прогадав дидактическую подмену Спайка, не разозлилась, а, наоборот, слегка утешилась мыслью, что ей всего-навсего не удалось попасть в модус, сформированный в фэндоме, и тем паче разговор с ним не состоялся. Никто не воспринял новеллу так, как ей подобало, и никакие задатки не разомкнули перед ней ни заболоченных вод субкультуры, ни океанических волн вечности. По сему поводу пролилось несколько драконьих слёз поражения.

***

Чувствуя себя отчасти виноватым в произошедшем, Спайк предложил помочь своей подруге с долгами, и так филлерный эпизод затерялся в общем галопе жизни. Об ультимативном фикрайтере и его парашах никто бы не вспомнил, вот только в сентябре школу посетил с лекцией тот самый литературовед-эзотерик, на труд которого так самонадеянно поставила Смолдер. Камео, каким было его прозвище, оказался весьма приятным чтецом. Правда, было сложно назвать его популярным в качестве беллетриста - студенты не могли назвать хотя бы один написанный им роман, коих насчитывалось не один десяток. Какое количество крупных писателей и поэтов он знал при жизни, как хорошо он разбирался в их внутренней кухне, такой же взаимностью отвечал ему профессиональный неуспех, так неудача поразила все его парадоксальные афоризмы и наблюдения, оставив во вретище странствующего педагога. Когда озадаченная толпа вышла из аудитории, Смолдер обратилась к нему за интимным советом, стесняясь продемонстрировать единственный пример своих сочинительств. — А как вам удаётся, ну, оставаться на плаву и писать дальше несмотря на недопонимание? — Я считаю подарком судьбы находится в серой зоне тогда, когда речь заходит о попытках зафиксировать важные лично для меня вещи. Если бы они стали достоянием многих, то что имею в остатке? – Камео сделал риторическую паузу и допил оставшиеся капли, томившиеся в термосе для выступлений, - Времена юности нашей цивилизации давно прошли. Переиграв двоицу господствующих сил, мы сами определяем свою сущность, внося дополнения во всеобщий сюжет, - развивал он свою излюбленную историософскую тему. — Это похоже на фанфикшн? — Да, - несколько замялся Камео от того, что ему приходится ссылаться на фанатское творчество, - но зато в нём возможно всё. Рассуждая в подобных терминах, я посоветую вам избегать новеллизации жизни. Не трактуйте действительность как мультик, комикс или иллюстрацию. Разлучитесь с пиктограммами и подружитесь с собой. А дальше пишите, что хотите. Смолдер набралась смелости показать ему фанфик, но было слишком поздно - наставник навсегда покинул её, растворившись в дымке ясной неоднозначности, в неразрешимой загадке своего учения, ответ на которую дано узнать только тем, кто шагает подлунной дорогой - там, где идея не тождественна образу. В мире, где наши мечты столь же непохожи на нас, как атом не похож на звезду. Но кто из нас больше, а кто - меньше? Чья система сложней?