Shattered

      Март вплетает в короткие волосы ленты на манер украшений, пальцами ловко непослушные пряди перебирая — словно старается внутренних демонов запутать. Своей непосредственностью, восторженностью, обезоруживающей простотой.        Боится темноты и холода, лихорадочный блеск в глазах скрывает за звонким смехом — ведь на самом деле, Март 7 в страхе живет. Просыпается по ночам, растирая предплечья и прогоняя рой мурашек, включает светильник — чтобы убедиться, что она не в льдине свободно в космосе дрейфует, а спит в собственной комнате на Звездном экспрессе.       Март чувствует себя неполной. На осколки разбитой. А в голове всё та же оглушающая пустота: словно её до Звездного экспресса и не существовало вовсе. Но это невозможно... ведь так?       Так ли важна память, раз её можно вот так просто стереть, растоптать, предать? Вот так легко, по щелчку пальцев — и всё, что было для тебя когда-то самым дорогим во всей вселенной, рассыплется прахом в твоих руках.        Вся её комната — огромный хламовник из рюш, мягких игрушек и памятных вещей. Фотографиями заклеено всё зеркало, что смотреться в него можно лишь в маленький свободный участок посередине. Так глупо. Неужели она правда считает, что вот это поможет ей сохранить воспоминания?       Голые ступни утопают в мягком ковре. Март делает один шаг, другой — рука бессильно сжимает острые ножницы. Пальцы к зеркалу тянутся, срывают один снимок за другим. Плотная глянцевая бумага геометрией по полу рассыпается, и вот уже и не поймешь, кто на них, когда, с кем. Бесполезные обрывки фраз, взглядов, запахов: Март, а действительно ли это ты на тех фотографиях была? Или её призрак? Тень? Иллюзия? Мечта?       Ножницы шумно падают на пол, а Март голову ладонями сжимает. Что она только что сделала?

***

      Дань Хэн патрулирует по ночам коридоры огромного поезда-космолета, бесшумно шагами меряя метр за метром. Мыслей в голове так много, что они шумят нестройным роем, вызывая головную боль. Этот внутренний шум так резко контрастирует с тишиной вокруг, и оттого кажется ещё громче. Дань Хэн готов всё отдать, лишь бы этот рой успокоился, стих на веки вечные — и тогда Дань Хэн сможет стереть всё, что своей прошлой жизнью называет.       Несмотря на глубокую ночь (ночь в открытом космосе — понятие вообще относительное, и всё же всем здесь как-то удалось договориться об общепринятом часовом поясе), из-под двери комнаты Март 7 привычно пробивается полоска света. Дань Хэн знает, что она плохо спит, хотя та и отмахивается, придумывая себе оправдания, одно другого глупее. Дань Хэн делает вид, что верит — и всё же раз за разом во время своего патрулирования останавливается здесь и прислушивается, силясь уловить хоть какие-то звуки из-за стены.       Дань Хэн закрывает глаза, и как наяву перед собой видит каждое её движение; Март всегда двигается чуть нервно, рвано — подобно птице подстреленной. Март дышит так, будто бы вот-вот задохнется, ей воздуха не хватает критически: возможно, оттого она и говорит так много, стараясь всё успеть — ведь не знает наверняка, когда драгоценный кислород полностью иссякнет.        И Дань Хэн знает, что Март права; она ошибается в другом. Не подозревает, что забвение — дар, что делает жизнь эту менее невыносимой, ведь намного страшнее, когда вечным угольком тлеют на кончиках твоих пальцев грехи, заставляя тебя раз за разом проходить сквозь круги ада.        Но он никогда не скажет ей этого в лицо. Не сможет своими руками разорвать страницы той красивой иллюзии, что Март рисует у себя в голове. Дань Хэн, наоборот, сделает всё, чтобы защитить этот эфемерный мир, что хрупок подобно фарфору.        День Хэн был жестким, порой бывал жесток — но только не в отношении Март. Корка льда, которой было покрыто всё его естество, скрывая за собой его настоящие чувства, давала трещину, когда она была рядом. Когда она, улыбаясь, ему смотрела прямо в глаза, и словно в самую душу заглядывала, исследуя каждый уголок, выворачивая его наизнанку. Но так нежно, удивительно исцеляюще.       Дань Хэн за своей спиной сжигал мосты, Март успокаивала его внутренние пожары до размеров маленькой горелки, что больше не обжигали, только согревали.       И тем страшнее было то, что когда-нибудь их путям будет суждено разойтись. Пугало не одиночество, но перспектива вновь остаться в кромешной темноте. А ещё то, что он окажется слишком далеко, чтобы прийти на помощь.       Ведь Март — ходячая проблема. На рожон вечно рвется, будто бы ей терять совершенно нечего. Беспокойная душа, что свои страхи за напускной храбростью скрывает.       А может и не скрывает — а просто с ними уживается, предлагая всю себя взамен: полцарства за незабываемое приключение! Но только в том случае, если оно действительно будет незабываемым.       — Март? — Дань Хэн стучит тихо, но не спрашивает разрешения войти. За стеной он слышит едва различимые всхлипы. Она плачет утайкой — не хочет, чтобы кто-то видел её слезы.       Но Дань Хэн — не кто-то. Поэтому он распахивает незапертую дверь, не испытывая угрызений совести, обходит стороной мягкий коврик, чтобы не запачкать его обувью, и останавливается прямо напротив девушки. Та сидит на корточках на полу, и изумленно смотрит на покромсанные ножницами остатки фотографий.       — Март? — повторяет Дань Хэн снова, руку протягивая к её лицу. Щеки мокрые от слез, бледные, как у утопленника. Девушка поднимает голову, но Дань Хэна перед собой не видит. Что-то бормочет себе нос, и плачет с ещё большей силой. Загнанный в угол, одичавший волчонок. — Март, что произошло?       Она головой крутит, назад лихорадочно отползая — подальше, ещё чуть-чуть. Как будто бы сможет отдалиться от Дань Хэна так далеко, что сможет спрятаться от взора его внимательных глаз. Натыкается на каркас кровати, и оседает, бессильно вытягивая ноги перед собой. Перед Дань Хэном — стыдно. Она не хочет, чтобы он видел её такой, потерянной и беспомощной. Она не хочет, что он её жалел, не хочет, чтобы осуждал — хочет, чтобы он видел лишь её радостную оболочку. Март знает, что Дань Хэн беспокоится — намного больше, чем показывает, и боится стать ему обузой.       Он разрезанные куски фотографий в руках собирает, на полу выкладывает их, как мозаику. Качает головой, и снова смотрит на Март. Больше ничего не спрашивает, молчит. Лишь продолжает свое незамысловатое действо, надеясь все фотографии по кусочкам собрать. А Март больно отчего-то нещадно, аж в груди ноет — ей хочется подползти на четвереньках, и снова всё разрушить, сломать. Но рука не поднимается испортить то, что с таким усердием старается исправить Дань Хэн.       — Зачем? — она спрашивает сдавленно. Она знает, что Дань Хэн всегда с иронией относился к её увлечением фотографией. Никогда не улыбался ей в камеру — даже тогда, когда она очень просила. Он справедливо считал, что всё это — пустое, и был прав, пока Март как об стену головой билась, цепляясь за осколки счастливых секунд.       Дань Хэн не отвечает. В его руках последний кусочек, который он не знает, куда положить. Он его крутит так и эдак — и Март видит. Март знает, что это за фотография, потому что столько раз смотрела на неё, мысленно возвращаясь в прошлое, чтобы вновь и вновь пережить те чувства, что она тогда испытала. Март могла бы нарисовать эту сцену даже с закрытыми глазами, потому, что стоило ей приложить чуточку усилий — и она бы воспроизвела тот момент до самых мельчайших подробностей.       Дань Хэн удивленно дергается, когда холодная девичья рука его пальцев касается, фрагмент из рук вырывая. Из оставшихся кусочков она складывает последнее изображение — так быстро, будто бы занималась этим постоянно. Дань Хэн вопросительно поднимает бровь, рассматривая свое недовольное лицо на фото. Смятение — точное описание чувства, которое он тогда ощутил. Когда ещё совсем незнакомая девчонка прижалась к нему непозволительно близко, одной рукой за плечи обхватив — а во второй держала старенький фотоаппарат, черт знает на какой барахолке отрытый. От Март тогда пахло только расцветшей магнолией, под которой она крутилась добрых двадцать минут после их первой совместной миссии. Дань Хэн тогда подумал, что, может быть, и ничего, что из-за этого Звездному экспрессу пришлось задержаться...       С тех пор эта розововолосая девушка стала главным спонсором его неприятностей во время путешествия по бесконечной галактике. Стала главной причиной, почему хотелось продолжать жить и продолжать странствовать на Звездном экспрессе, почему хотелось возвращаться снова и снова на борт. Вместе с Март 7 экипаж Звездного экспресса стал самой настоящей семьей.        — Их нужно склеить, — спокойно резюмирует Дань Хэн, поднимаясь на ноги и осматривая сложенные воедино снимки.        Март поднимает голову и смотрит на него чуть печально. Вернее — обреченно.       — Зачем? — повторяет она снова, и губы её трогает легкая улыбка. Улыбка эта не касается уголков глаз. В ней сквозит какая-то растерянность... словно у Март опора ушла из-под ног. — Я хранила их, потому что думала, что... они мне дороги. Воспоминания. А оказалось...       — Они дороги мне, — прерывает её Дань Хэн слегка грубо, заставляя девушку умолкнуть, — вернее, нам. Всем. Не только тебе.       — Но ты говорил...       — Именно поэтому я чаще всего молчу, — «чтобы не наговорить глупостей». Она вздыхает: так громко, совершенно по-мартовски, и Дань Хэн чувствует, как вместе с этим вздохом уходит вся её грусть, что тяжестью осела у него на сердце. Незаметно для себя, он тоже вздыхает — от облегчения. Он был чертовски рад тому, что долго расстраиваться — совершенно не в характере Март. И всё же тот факт, что её боль, ноющая, томящаяся, никуда не ушла, а лишь притупилась от неожиданного утешения, доставлял ему намного больше беспокойства, чем Дань Хэн того хотел.       Он снова присел рядом с ней на полу, даже не стараясь поправить полы одежды, которая абсолютно точно помнется. Ему хотелось обнять её — крепко; так, чтобы она поняла: она боле не была одинока в своих печалях. Он хотел показать ей так же, как когда-то Март показала ему самому: любая боль становиться меньше, если разделить её с кем-то, кто тебе дорог, с кем-то, кому ты доверяешь. И, несмотря ни на что, Март 7 была тем человеком, которому Дань Хэн сейчас доверял больше всего — на многие и многие световые года вперед.       Но вместо объятий — что было бы чрезмерно эмоционально для обычно безразличного космического стража, — он находит своей рукой её и переплетает их пальцы. И в этом жесте столько нежности, трогательности и тепла, что Март 7 чувствует, как по её коже проходит электрический ток, что будоражит все её нервные окончания. Ей вдруг кажется, что это так удивительно правильно и спокойно: сидеть вместе с ним на полу в её комнате, держась за руки и чувствовать, как все твои заботы и проблемы сразу же отходят на второй план, уступают место другим эмоциям, намного более приятным.        Если бы кто-нибудь спросил Март, что помогло бы ей справиться со всеми трудностями в этом огромном мире, она бы без раздумий ответила: рука Дань Хэна, что так тепло, так крепко сжимает её пальцы.       — Знаешь, может, их и не нужно склеивать, — внезапно говорит она, а сама тихонько улыбается, и на покрасневших щеках её становятся видны маленькие милые ямочки. — Я бы хотела сделать новые.       Чтобы в них не было более того отчаянного и болезненного желания сохранить утекающие сквозь пальцы воспоминания. А вместо него — та легкость, что сейчас царила у неё в голове и в мыслях.       — Дань Хэн, останешься со мной, пока я не усну?       — То есть, до утра?        — Нет! Я сейчас не буду болтать, а сразу же лягу и...       — Хорошо.       — А?       — Я буду рядом столько, сколько потребуется.