Дни победы

1945 9 мая, час ночи по Москве – 8 мая, 11 вечера по среднеевропейскому Он стоит у офицерской столовой где прямо сейчас подписывается акт о их капитуляции. Спиной он опирался о стену, а руки сжимали ручки новоявленных костылей служивших сейчас его основной опорой, потому что на собственные ноги, которые порой подводили его и после английских бомбардировок, теперь положиться было окончательно нельзя. Двери наконец открылись и из помещения постепенно начали выходить люди, среди которых также был и Берхард. Вильгельм был уверен, что тот пройдет мимо, но встретившийся с ним взглядом Шпрее направился к нему чуть похрамывая – Берлин тоже сильно пострадал. Подойдя к Твангсте он молча наваливается на него и опускает ладони на чужие плечи, слегка их сжимая, не имея возможности обнять, но имея желание физического контакта. Чуть пошатнувшийся Вильгельм сильнее сжимает костыль в левой руке, а правый не глядя ставит к стене с целью освободить руку, чтобы потом положить ее на чужую спину приобняв. Шпрее опускает голову, пряча её в чужой шеи, пытаясь хотя бы немного почувствовать себя в безопасности, ища её в давно знакомом человеке. Твангсте без слов все понимает и в попытке поддержать начинает чуть поглаживать чужую спину. Он понимает, как сейчас тяжело Берхарду. Он знает, что для него настояние Советов на том, чтобы подписать акт в самой германии, а не как изначально было решено – во Франции, это прямая издевка и попытка в очередной раз унизить, тыкая головой в грязь поражения. Причем вполне удачная попытка – самого Шпрее задело, очень сильно задело. Поднимаясь по спине и вскоре запуская ладонь в светлые волосы Вильгельм слабо, но искренне улыбается, от того что впервые за последние минуты подумал не о страшном и неизвестном бедующем, а о том, что если бы не стена за его спиной они – столица Германии и восточной Пруссии, просто-напросто упали бы тут, среди кучки людей, мало кто из которых был готов бы протянуть руку помощи двум немцам не способным твёрдо стоять на своих двоих. Переводя взгляд на темное ночное небо со светлыми звездами, ему впервые за долгое время было спокойно.

Капитуляция нацистской Германии вступила в силу 8 мая в 23:01 по среднеевропейскому времени - 9 мая в 01:01 по московскому времени.

9 мая 1946 Когда только присоединённый к Российской советской республике Кёнигсберг оповестили, что это 9 мая ему придётся провести на съезде других советских городов в Москве он искренне пожалел, что его город не стерли с лица земли, потому что там сотрут уже его самого. Неприятнее всего то, что его не хотели слушать, и сразу обрывали попытки объяснить почему это – однозначно плохая идея, фразой о том, что ему нужно вливаться в новый коллектив. Межгородская встреча была во второй половине дня, ближе к вечеру, потому пару часов на осмотр своей новой столицы у Вильгельма были. За приятным делом время проходит быстро, от того за осмотром города на пятки начал подступать час назначенной встречи. Все оказалось не так плохо, как он ожидал, можно даже сказать, что все было очень даже хорошо – он просто стоял почти весь вечер в углу, боясь привлечь внимание и разрушить царившею дружескую атмосферу. Твангсте чествовал себя кубком, на победном ужине, хотя на самом деле его роль трофея мало чем отличалась от реальности. Вечер проходил вполне спокойно, пока до кого-то не дошло, что стоящий весь вечер мужчина в углу -поверженный враг. Подошедший мужчина был немного выше и настроен явно враждебно, что было вполне обжимаемо. Совсем не хотелось разжигать конфликт при первой же встречи, но на конфликт любой из советских городов подталкивало его происхождение. Да уж, так себе ситуация. Вильгельм только хотел сказать, что понимает – ему тут не рады, что он не хотел быть тут как красная тряпка для быка и вообще он явился по настоянию Михаила, да только вот слушать его никто не собирался. Вместо мирного разговора его толкнули к стене, о которую он крайне неудачно ударился головой судя по стекающей с виска капли крови. Мужчина больно сжимает его за волосы и тянет, заставляя смотреть в своё лицо. Тёмные густые брови, одна из которых была рассечена, такие же темные коротко волосы и, казалось, полностью черные бездонные глаза, а еще сильно сжатые от ненависти челюсти. Где-то глубоко внутри мелькнуло желание по-детски зажмуриться в страхе, но оно было проигнорировано. Пока что ему с лихвой хватало быть просто фрицем, а так бы точно еще и трусом прозвали, хотя имело ли вовсе разницу то, как его будут звать советы, если отношение от этого нисколько не измениться. От размышлений Твангсте отвлекает чуть ослабевшая хватка, дающая возможность наконец-то поменять положение головы и отвести взгляд от чужого лица. Вместе с тем мужчина начал что-то говорить, хотя правильнее было бы сказать кричать. Вникать в его слова не хотелось – все всегда было об одном. Но этот говорит о.. детях? Стоя в общественном туалете, бросая попытки вымыть уже давно запекшуюся кровь из волос он опирается локтями о раковину, смотрит в свои собственные глаза в отражении и тяжело вздыхает, понимая, что ближайшие года легкими не будут. 9 мая 1965 В предыдущие года он никуда из своего города на 9 мая не уезжал, да и в целом съездов, как в том же 46, не было, все праздновали в своих областях, а у него никто из воплощений подобным заинтересован не был. Зато отношения с другими городами удалось изменились. В первые пару лет воспоминания о былой войне у них были еще совсем свежи, но потом к советским городам пришло понимание того, что уже не столь важно то, что было, ведь теперь они были в одной лодке, и всем будет лучше, если между ними будут более дружеские отношения, ведь никому не нужны были лишние конфликты, особенно те, избежать кортах было бы легче легкого. Прям друзей-друзей завести у Твангсте ещё не вышло, да и цели такой не было, но около-приятельские отношения, к приятному удивлению, со многими получилось наладить. А вот на двадцатилетие победы Московский вновь организовал всесоюзную городскую встречу. На этот раз идти туда желания тоже не было – не хотелось вновь всем портить вечер, но благо в этот раз Михаил дал право не являться. 9 мая 1985 К этому году вся ненависть и презрение окончательно сошло на нет, со многими городами удалось даже подружиться, поэтому на сорокалетие победы ему не просто давали прийти, а звали. Вот он и пошёл, ведомый чужими приглашениями, а не здравым смыслом, кричащем о том, что вместо застолья в Москве он должен сидеть дома в Калининграде. На этот раз он пол вечера молча просидел, слушая чужие речи о том, какие молодцы выстоявшие города, что они пример для подражания и другим нужно на них равняться. Не так плохо, как могло быть, совсем нет. Могло бы быть даже интересное время препровождение – дружно вспоминать о былом, надеясь, что ничего подобного не повториться, и всё это останется лишь в истории и их воспоминания, да только воспоминания с событиями у них были разные. То, что для всех советских городов было радостным разгромом врагов и гордостью за совершивших, у Твангсте отзывалось лишь видом разъярённого Берхарда посылающего проклятия воинам красной армии перед глазами. Когда все разошлись по группам, Вильгельм окончательно понял, что явиться было ошибкой. Это не его победа, если в советском союзе он уже как свой, то тут – нет. Он молча покидает встречу, не вызывая ни у кого вопросов, ведь никому сегодня до него дела нет, и слава богу. 9 мая 2023 В девяностых, когда его хотели продать Германии, хотелось, чтобы его действительно купили, хотя было очевидно, что только-только объединённая Германия была совсем не в состоянии на такие траты. Зато вместо возвращения в состав страны, Вильгельм получил возвращение общения со старым другом. Разговоры с Берхардом были тем, что давало надежду на светлое будущее после распада советского союза и царящего бандитизма. Как то так за пару лет и укоренилось, что 9 мая – один из тех дней, когда созвон обязан быть. На приглашение встретиться, отметить 9 мая вместе “как в старые добрые”, Твангсте вежливо отказывается и проводит его с тем, с кем и встретил самый первый день чужой победы – с Берлином.