* * *
Наблюдательность была вторым именем Луны. В прошлой жизни у неё было не так много развлечений, будучи предоставленной самой себе, так что она могла часами наблюдать за окружающими как за диковинными зверушками. Отголоски эмоций переплетались с действиями — порой последовательными, порой нелогичными — и Луна могла завороженно наблюдать, пытаясь понять всю сложность человеческой души. Обида, тяжёлым камнем ложащаяся на сердце, могла приводить к резким словам, которые ранили собеседника, а могла остаться одним камушком из многих, которые копились и копились, прежде чем обратить сердце в камень. Ревность и зависть отправляли душу не хуже редкого яда. Гнев и ненависть выжигали носителя эмоций изнутри. Ей было интересно смотреть за бесконечными танцами мозгошмыгов, которые меняли окрас в зависимости от того, с кем человек взаимодействовал. Это сейчас Луна знала, что видела всю свою жизнь оттенки чужих эмоций, ощущала физически их чувства, слышала тонкие изменения в голоса, которые говорили одно, а имели в виду другое. В прошлом же все было окрещено единым словом — мозгошмыги! Раньше ей было куда проще! Её дар прошёл с ней сквозь время, и если в прошлом на своём первом курсе она едва замечала мозгошмыгов, да и далеко не всех, то теперь, когда в теле одиннадцатилетней девочки была душа взрослой девушки — она смогла дать названия всем этим эмоциям и понимала все больше градаций и оттенков чувств. И, более того, она видела эти чувства чётко, ощущала эмоции чуть ли не физически, потому что её дар эмпатии не стоял на месте, а развивался с каждым прожитым годом и становился сильнее. Но в этом же и заключалась её главная проблема — она не могла «отключить» свою эмпатию, понимая, что чувствуют все окружающие её люди, сразу. Это было куда сложнее, чем она могла себе представить. Живя дома с родителями или в Лонгботтом-мэноре, Луна понимала, что вокруг мало людей, и могла сконцентрироваться на собственных чувствах и эмоциях. В школе же учились сразу сотни учеников, и каждый из них испытывал целую гамму эмоций! От тревоги одних у Луны сосало под ложечкой, от ажиотажа, с которым другие подходили к разгадке тайны Наследника, по рукам бежали мурашки, от безразличия третьих хотелось и самой впасть в спячку. Луна слишком часто начала ловить себя на том, что эмоции, что она испытывает — не её! Она осознала это, испытав внезапное раздражение от вопроса, заданного ей Джинни. Она едва успела остановить себя от недовольной гримасы, которую сестра могла бы толковать как угодно. А затем, ответив на вопрос Джинни с мягкой улыбкой, она обвела взглядом гостиную, пытаясь понять, чьё раздражение она чуть не переняла. Ну, разумеется, Сьюзен. Аура раздраженности нависала над ней словно гигантский кальмар, часть щупалец которого уходили в сторону Луны, Тори и Джинни, одно тонкое щупальце едва касалось Седрика, и даже друзьям Сьюзен тоже досталось — что Ханна, что Меган были явно не в фаворе у негласного лидера их компании. Но самое толстое щупальце вело к Джастину, которого, по слухам, Сьюзен выставила крайним во всей ситуации с одинаковыми эссе, потому что это именно он не досмотрел за сохранностью работ. А так как виновник не был найден, Сьюзен не могла переключить фокус раздражения на него, и страдал бедный Джастин. Луне было даже немного жаль парнишку, потому что он тоже потерял баллы их факультета, получил свою порцию презрения от недовольных первогодок, а теперь ещё и Сьюзен на него взъелась. Луна чувствовала его сомнения, наверняка обусловленные злостью Сьюзен, из-за которой Джастин думал, а стоит ли вообще с ней дружить. Она чувствовала его обиду, потому что вместо взаимной поддержки он получил лишь порцию неприязни. Луна не удивилась бы, если бы они поссорились из-за этого инцидента, но, к её удивлению, этим даже и не пахло — Джастин продолжал терпеть издевки и едкие комментарии Сьюзен, но не спешил прекращать дружбу. Это давало Луне понять, что насколько хорошо она бы ни ощущала эмоции человека, трактовать их она все равно могла в корне неверно, строя предположения из своих весьма ограниченных знаний. Так что хоть она и могла видеть окружающих людей чуть глубже, все, что она могла оценивать — это изменения в их эмоциях. Но этих эмоций было слишком много! Она все чаще ловила себя на мысли, что ей нужно научиться ограничивать свои способности, но, к сожалению, в открытой части библиотеки не было книг по ментальной магии, а в Запретную секцию первокурсницу никто не пустит. Так что этот вопрос, увы, требовалось отложить до рождественских каникул, когда она сможет достать нужные книги в библиотеке Лонгботтом-мэнора или, если первая попытка не увенчается успехом, попросить об одолжении Сириуса — в библиотеке Блэков уж точно должны были найтись книги по ментальной магии. А пока она спасалась от перегрузки чужими эмоциями с помощью Невилла, который в каждую их встречу старался увести её подальше от чужих глаз и ушей, чтобы они могли говорить свободно. А как результат — они действительно оставались в ментальной тишине. Эмоции Невилла — родные и привычные, усиленные через их ментальную связь, — не ощущались, как что-то чужеродное, а даже наоборот, были такими знакомыми и родными, как любимый сорт чая, оставляющий знакомое послевкусие во рту. Его безусловная и безоговорочная любовь закрывала её словно Протего, но стоило им разлучиться — и Луну вновь захлестывало водоворотом чужих эмоций. Она любила оставаться наедине с Невиллом, и успела уже десятки раз пожалеть, что не выбрала Слизерин, когда был шанс. Рядом с ним ей было бы гораздо легче. Но с точки зрения их цели и поиска дневника оказаться на разных факультетах было эффективнее, и эмоции самой Луны отходили на второй план. Она понимала, что им придётся пойти на жертвы, но это понимание не облегчало того факта, что помочь ей выкинуть шум из головы мог только Невилл. Джинни и Тори тоже помогали, но куда слабее: за их дружбой и заботой она все ещё чувствовала давление со всех сторон. Тогда как искренняя любовь и глубокое понимание Невилла успокаивали бурю внутри самой Луны. Как бы ей хотелось, чтобы их встречи длились дольше и были чаще, но увы. Они сделали свой выбор, и теперь им оставалось только жить дальше в тех условиях, что они сами создали. Глупо жаловаться на мелкие неудобства, когда пытаешься победить судьбу.Глава девятая. Тяжёлое бремя
12 сентября 2024 г. в 23:35
31 октября 1992 года. Хогвартс
Поиски дневника в школе уже второй месяц не давали результатов. Невилл с Луной пристально следили за окружающими, но они слишком плохо знали большую часть школьников, чтобы понимать, вёл ли кто-то себя подозрительно или это нормальные реакции подозреваемого. От попыток разобраться у них пухла голова, поэтому спустя две недели активных поисков ребята сбавили обороты, переведя поиск в сугубо наблюдательный режим.
Одно было хорошо — крестраж точно не попал в руки Джинни, так что их подруга избежала повторения судьбы, чуть не сделавший ее вместилищем души Тёмного Лорда, и могла жить нормальной жизнью первокурсницы, не одержимой духом Тома Риддла. Но, с другой стороны, в этом же и заключался минус, ведь они не знали, кто мог попасть под удар темномагического артефакта. И эта неизвестность грызла их изнутри словно маленький червячок, которому только дай пищу из сомнений, как он вырастет до размеров василиска!
Да и, к слову, о василиске — они ведь знали, что за Ужас подземелий скрывается в Тайной комнате. Как точно знал и директор, но было загадкой, почему он не предпринял никаких действий в прошлом, позволяя всей ситуации с нападениями на учеников — чудом, без смертельных исходов! — накалиться до предела, вплоть до его собственной отставки. И ответ на эту загадку придётся искать, если дневник все же окажется в школе.
Обсудив вопрос с бабушкой и дедушкой ещё раз, они пришли к выводу, что участвовать в сходках фанаток Локхарта ни Августе, ни Пандоре не стоит. Решено было отложить этот план на дальнюю полку до Хэллоуина, когда носитель дневника в прошлый раз заявил о себе. И Невилл ждал этого дня одновременно и со страхом, и с облегчением — в конце концов, они должны были получить чёткий ответ на вопрос, ждёт ли их в этом учебном году опасность посерьезнее невыносимых уроков все того же Локхарта или нет.
Конечно, были и мелкие проблемы вроде стычек с другими факультетами из-за цвета оторочки их мантий. Когда они прекратили общение с Гарри, вся школа словно снова встала плечом к плечу против Слизерина. Ну, или продолжила стоять, как и раньше, просто Невилл этого не замечал, так как их компанию выделяли из прочих слизеринцев за приятельство с Поттером. Но теперь, когда они с Гарри даже не здоровались, школа вновь ополчилась против них. Фред и Джордж, пообещавшие Невиллу сладкую жизнь, разумеется, держали свое слово. Так что Невилл старался не перемещаться по школе в одиночку, пусть это и не спасло от проделок близнецов, но хотя бы давало шанс противостоять им. Из всей их компании они не трогали лишь Дафну, памятуя о событиях прошлого года и понимая, что Перси, теперь числящийся её старшим братом, устроит им выволочку даже похлеще предыдущей. Но вот стоило Невиллу оказаться в компании кого-то другого, как на них посыпались изобретения близнецов, гадкие заклинания и вонючие субстанции. Так что спустя несколько таких стычек ребята приняли решение перемещаться, по возможности, всем вместе — как ради численного перевеса, так и с расчётом, что кто-нибудь да заметит очередную ловушку близнецов. Но в этом была даже доля азарта! Так что Невилл с друзьями стали чаще посещать библиотеку, чтобы найти какие-нибудь противные заклинания в ответку близнецам.
Кому ещё Невилл хотел бы зарядить этим арсеналом заклинаний, так это Сьюзен Боунс, у которой словно открылось второе дыхание в терроризировании самого Невилла или, ввиду обучения на одном факультете, Луны и Джинни. Боунс, судя по всему, очень задевал статус Луны в качестве невесты Невилла, поскольку изначально, как ему проговорилась бабушка, они с Амелией обсуждали вариант помолвки детей. Но так как общение Невилла со Сьюзен не задалось с первой же встречи, эту идею быстро отбросили, потому что Августа была уверена, что насильно мил не будешь, и раз их дети не понравились друг другу — не стоит настаивать даже на их дружбе, не говоря уже о том, чтобы заключать помолвку. А потом в жизни Невилла появилась Луна и забрала все, что Сьюзен, тоже прознавшая про несостоявшуюся договорённость, считала своим, пусть и в отдаленном будущем, отсюда и росла её неприязнь. Тогда как о Джинни она высказала все, что думает, ещё первого сентября, заклеймив её за проступки биологической матери и попытавшись настроить против неё факультет. Невилл не помнил, чтобы Сьюзен была столь категоричной в своих суждениях в прошлой жизни, но он делал поправку на то, что они познакомились лишь к пятому курсу, когда в школе уже появилась Амбридж, против которой можно было объединиться уже с кем угодно. А в этой жизни её неприязнь была также усугублена тем, что Невилл был слизеринцем, и теперь она словно пыталась доказать, что рада тому факту, что их жизненные пути разошлись на самом начальном этапе. Конечно, репутация самой Сьюзен сильно пострадала после инцидента с одинаковыми эссе, но она все равно продолжала ходить, горделиво задрав нос и отпуская едкие комментарии в адрес Невилла или Луны. Так что желание стереть эту гадкую ухмылку с её лица у Невилла было, и только Луна останавливала его от воплощения этого плана в жизнь, резонно замечая, что Сьюзен только лаять и может. Хотя Невилл все ещё не простил ей того, что она посмела поднять руку на Луну, и затаил обиду, выжидая лучшего момента для мести.
В остальном же он не мог выделить кого-то ещё, кто портил бы ему жизнь в Хогвартсе. Гарри, Рон и Гермиона просто делали вид, что слизеринцев не существует, не давая ни поводов для перепалки, ни намеков на возобновление общения. Видимо, им теперь было комфортнее втроём, и Невилл с компанией были перевернутой страницей их истории. Да будет так. Никто из слизеринцев бегать за гриффиндорцами не собирался, так что игнорирование друг друга было взаимным.
Зато Невилл возобновил занятия легилименцией с профессором Снейпом, в этот раз не прикрываясь отработками, а на самом деле согласовав дополнительные занятия. Пусть теперь на ментальную магию у них уходило меньше времени, так как половину времени они действительно тратили на зелья, зато эти занятия были официальными и не требовали вечных инцидентов с переводом ингредиентов на запоротые зелья, к чему профессор все же относился весьма щепетильно.
Поэтому в день Хэллоуина, на который у Невилла выпало дополнительное занятие, он не удивился, увидев в том же кабинете Поттера, который с кислой миной оттирал котлы в наказание за взорвавшееся во время вчерашнего урока зелье. Взрыв был достаточно сильным, так что Рон, с которым они стояли в паре и на которого попала большая часть их варева, и вовсе оказался в Больничном крыле. А вот Гарри за лишнюю унцию златоглазок, что сделала Умиротворяющий настой нестабильным, занимался общественно полезным делом, драя школьный инвентарь.
Невилл, входя в кабинет, сдержанно кивнул Гарри, но тот сделал вид, что не заметил его и полностью поглощен содержимым старого котла. Невилл лишь пожал плечами и направился в другой конец кабинета, где профессор Снейп уже подготовил для него котёл и инструмент.
— Добрый вечер, сэр, — вежливо поздоровался Невилл, усаживаясь за парту.
Профессор Снейп, заканчивающий выводить инструкции на доске, не обернулся на звук.
— Не садитесь, Лонгботтом, — коротко скомандовал он. — Список ингредиентов на левой части доски — можете сходить за ними, пока я заканчиваю.
Невилл, разумеется, последовал его указанию и за несколько походов до кладовой и назад подготовил все ингредиенты в нужном объёме для варки Умиротворяющего бальзама — усложненной версии настоя, который вчера взорвал Гарри.
— Инструкции на доске, если будут вопросы — задавайте, — профессор Снейп закончил писать пошаговое описание процесса варки зелья, и отошёл в сторону Поттера. — Можете приступать, Лонгботтом. Для вас же не будет сложным не перепутать количество ингредиентов, когда они написаны прямо у вас перед глазами.
Гарри бросил на Невилла колючий взгляд, проглотил явно направленную в его сторону подколку и, насупившись, вернулся к своему котлу.
— Отвратительно, Поттер, — с нескрываемой усталостью произнёс профессор, подойдя к нерадивому ученику. — Вы работаете так медленно, словно вам доставляет удовольствие моя компания. Спешу вас заверить, что это не взаимно, и я был бы счастлив, покинь вы мой кабинет как можно раньше. Вы мешаете дополнительным занятиям более одаренных учеников.
Гарри обиженно засопел и заработал щеткой в два раза интенсивнее, не вступая в диалог с нелюбимым преподавателем. Даже несмотря на то, что Снейп заметно смягчился после просмотра воспоминаний Невилла о самом себе, отношения между ним и Гарри были бесповоротно испорчены, и Гарри выбрал в его отношении ту же тактику, что с Невиллом и компанией — игнорировать, чтобы не вступать в бессмысленные и не приводящие ни к чему, кроме потери баллов, споры.
На несколько минут в классе воцарилась тишина за вычетом размеренного скрипа щетки Гарри и постукивания ножа Невилла, пока тот подготавливал ингредиенты. Дедушка летом очень сильно гонял его по зельям, так что Невилл значительно подтянул свой уровень — и делал половину действий по подготовке ингредиентов почти на автомате.
— Вы слышали этот голос? — внезапный вопрос Гарри прорезал тишину кабинета.
Невилл едва не уронил нож, вовремя поймав его на подлете к столешнице.
Началось.
— Вам настолько скучно, Поттер, что мерещатся голоса? — насмешливо протянул Снейп без тени улыбки.
— Нет, я слышал голос, — уверенно мотнул головой Гарри. — Он звал меня к себе, хотел… — он запнулся.
«Разорвать. Убить».
Невилл похолодел, медленно опустив нож и отложив его в сторону. Он помнил, как Гарри говорил, что слышит голос из стен, который хочет убить, а все поднимали его на смех. А потом каждый раз после упоминания этого голоса появлялись окаменевшие студенты. Невилл сконцентрировался на этом воспоминании и поднял открытый взгляд на профессора, позволяя тому поверхностно считать его мысли. Снейп нахмурился и едва заметно кивнул Невиллу, прежде чем ответить.
— Видимо, вы переутомились, мистер Поттер, — холодно сказал он. — Пойдёмте, я провожу вас и мистера Лонгботтома в Большой зал на пир. А то из-за голода у вас уже начинаются галлюцинации. Закончите отработку завтра. Вас, Лонгботтом, это тоже касается. Я сообщу вам о дате следующего занятия.
Гарри насупился, но не стал спорить — а кто будет, когда его отпускают с отработки раньше? Тем более, когда он за котлами пропускал не просто ужин, а пир в честь Хэллоуина. Это Невилл не был заинтересован в очередном пиршестве, так что запросто мог пропустить его в угоду дополнительному занятию. А вот Гарри хотел быть в Большом зале с друзьями, а не в компании профессора Снейпа и Невилла, с которым вроде и не хотел общаться, но и не понимал, как себя вести.
Невилл, повинуясь резкому жесту головой профессора, оставил все ингредиенты как есть, чтобы не задерживаться, и, подхватив сумку, первым подошёл к двери. Гарри не отставал. До Большого зала они шли в абсолютной тишине, нарушаемой лишь шелестом мантий и неравномерным стуком каблуков их ботинок. Пока стук не сменился шлепками по воде, стоящей тонким слоем в коридоре второго этажа.
Профессор Снейп резко остановил их, схватив за плечи, и, достав палочку, первым пошёл вперёд, невербально наколдовав Люмос. Мягкое свечение выхватило из полумрака жуткую картину, которую Невилл помнил по своей прошлой жизни — подвешенная за хвост окаменевшая кошка, вставшая на пути неизвестного ученика с дневником и едва не сорвавшая его планы, служила предупреждением, как и наспех выведенная на стене надпись: «Тайная комната снова открыта. Враги Наследника, трепещите».
Слухи разлетелись по школе со скоростью урагана, захватив умы школьников от мала до велика. Забытым оказался скандал с Боунс, сбавили обороты в розыгрышах близнецы, — теперь вся школа гудела словно улей, пытаясь понять, кто такой этот Наследник. Невилл с Луной были единственными, кого этот вопрос интересовал в меньшей мере, а точнее, в другом ключе. Они прекрасно знали, что Наследник — это Том Риддл. А вот кто является носителем дневника, оставалось вопросом, ведь это мог быть ученик абсолютно любого статуса крови, а не только чистокровный, как логично предполагали школьники, исходя из тех ограниченных данных, что у них имелись. И самым обидным было то, что Невилл не мог поделиться с друзьями перечнем того, на что стоило бы обращать внимание, не мог сказать, что именно они ищут, не мог поделиться теми сведениями, что у него есть, не мог сделать всего этого, не вызвав новых вопросов, давать честные ответы на которые он не был намерен. Не сейчас, ещё слишком рано.
Он собирался рассказать друзьям правду о своём возвращении, но только после окончательной победы над Волдемортом, когда это знание не сможет ни на что повлиять. Пока же такая откровенность была слишком рискованной. А это означало, что ему придётся справляться с поисками своими силами, которых в распоряжении Невилла было всего ничего: он, Луна и профессор Снейп. Да и от последнего толку было мало, так как он не особо уделял внимание личным качествам учеников, за вычетом редких крайне раздражающих экземпляров или наоборот относительно одаренных, словно вопреки его своеобразной культуре преподавания.
Список подозреваемых, составленный вместе с профессором, который подключился к поискам только после подтверждения присутствия дневника в школе, был катастрофически мал. В него вошли Пенелопа Кристалл с пятого курса Рэйвенкло, в конце лета без объяснений порвавшая отношения с Перси Гринграссом и переключившая внимание на семикурсника со своего факультета, хотя это запросто могло быть обыкновенной подростковой драмой. Чжоу Чанг с четвёртого курса Хаффлпаффа, которая внезапно стала более замкнутой в себе и часто пребывая в слезах — о её семье Невилл собирался попросить узнать больше дедушку, чтобы разобраться, а вдруг у её резкой смены поведения было логичное обоснование. Алисия Спиннет, сокурсница Фреда и Джорджа, стала более раздражительной и все чаще пререкалась с Анджелиной Джонсон, несмотря даже на то, где они находятся — профессор Снейп даже снимал с них баллы в попытках прекратить перепалки на своих занятиях, но они все равно продолжали шипеть друг на друга. Колин Криви лип к Гарри Поттеру как банный лист, не выпуская из рук камеры, но его из этого списка позже вычеркнули, потому что Невилл помнил его одержимость Гарри ещё по прошлой жизни; так что то, что профессор видел как проявление повышенного интереса к Гарри из-за крестража, на деле оказалось лишь фанатизмом. Трейси Дэвис, однокурсница Невилла, тоже вела себя подозрительно, вечно цепко следя за их большой компанией и игнорируя вялую болтовню со стороны Миллисенты Буллстроуд, с которой они общались лишь потому, что в основную компанию их курса они не попали. Ну, и Сьюзен Боунс тоже попадала в этот список, но лишь потому, что ни Невилл, ни Луна не знали, какой она была в прошлой жизни — тогда у них не было истории взаимной неприязни, тянущейся ещё с дошкольных времен. А так, сколько Невилл не пытался вспомнить что-то связанное с Хаффлпаффом, он вспоминал только, как те дружно объединялись и травили Гарри, что на втором курсе, считая его Наследником и боясь его, что на четвёртом, когда они были уверены, что Гарри сжульничал, чтобы отобрать у Седрика его славу Чемпиона. Так что, возможно, Сьюзен в этом списке не было места, так как она могла проявлять трудный характер и раньше, но пока Невилл поставил напротив её имени значок вопроса.
Ощущение, что они ищут иголку в стоге сена, не покидало их. Ведь можно было раздуть список, вписав в него хоть все Золотое Трио, потому что ни один из них не шёл на контакт и не пытался вернуть потерянную дружбу — даже Рон, который, казалось, дорожил их дружбой с Невиллом, отказался от неё в пользу Гарри. Гермиона никогда не скрывала своей неприязни к слизеринцам, хотя они неплохо сошлись с Тео, будучи оба повернутыми на знаниях, и можно было бы хотеть вернуть хотя бы научно подкованного собеседника — не с Роном и Гарри же обсуждать влияние угла нарезки корня асфоделя на итоговое зелье. Да и сам Гарри, который был обделен друзьями в прошлом, слишком легко отказался от их дружбы и начал делать вид, что их не существует. Тоже ведь подозрительно! Невиллу хотелось завыть не хуже Ремуса в полнолуние — настолько бестолковыми казались их попытки вычислить носителя дневника.
Невозможно было даже определить, с какого курса мог быть ученик. Кем бы он ни был, он хорошо шифровался — тетрадь в чёрной обложке ни разу не мелькала ни в гостиных Хаффлпаффа и Слизерина, ни в Большом зале, ни у однокурсников на занятиях. Означало ли это, что крестраж попал к кому-то из Гриффиндора или Рэйвенкло? Вовсе нет. Это мог быть буквально любой ученик, кто просто решил не демонстрировать окружающим, что он ведёт дневник, а точнее, переписку с духом Тома Риддла. Хоть та же Трейси с их факультета могла строчить в дневник, спрятавшись за пологом своей кровати, равно как это могли делать Гермиона или Чжоу. Просто нынешний хозяин крестража оказался умнее и не показывал дневник никому. Так что без обыска вещей студентов можно было искать хоть до следующего лета, когда уже будет неважно, кто же приобрёл такого замечательного друга по переписке. Но при этом чьими силами проводить обыск — оставалось вопросом. Идеально справились бы домовые эльфы, но Невилл больше не мог призвать Тилли из-за ограничений директора, а доверять такую задачу школьным эльфам не представлялось возможным — они бы не выслушали его приказ, и более того — донесли бы директору.
Так что Невиллу ничего не оставалось, кроме как признать, что они не смогут найти нужного им человека, пока у них не будет достаточно информации, так что оставалось просто наблюдать и ждать.