Даже,если это неправильно

— Чуя. — М. — Ты девственник? — Че? Пошел нахуй, мудила. Дазай хихикнул и даже не оскорбился наезду Чуи Накахары. Уж больно он привык к спонтанным выпадам своего «драгоценного» напарника, что перестал реагировать на них. Спонтанными он их считает, потому что не видит повода для них. — Ты обиделся? — Отвали, зачем тебе? Дазай Осаму не отличался любознательностью. — Да просто спросил. Неужели тебе стыдно? — Мы в засаде, баран. Нашел время для допроса. Они действительно были в засаде. Вот вот выслеженная машина должна была выехать за улицу, а им поручено преследовать ее до конечной точки. — Либо ты ответишь, либо я подумаю, что тебя только мамуля в детстве лапала, когда купала, — бессовестно и по-издевательски ляпнул Осаму. — У меня нет мамы, — на удивление спокойно сказал Чуя. Осаму ненадолго промолчал. — Я знаю. — Вот и заткнись. — Эй, не переводи тему. Отвечай. У Накахары начал дергаться глаз. — Отвали, я сказал. — Значит девственник. — Бля-я-я… — Ой, какие мы святые. — А ты сам-то? Сам-то ебался?! — внезапно выкрикнул Чуя, дернув за руль, за которым они сидели. Машина находилась в темном закоулке. — Ну-ка, ответь. — Конечно. — Ага. — Это правда. — Пизди дальше. — Вот и правда. — А вот и нет. — А вот и да. — Вот и нет. Думаешь я поверю, что кому-то сдался в постели полудохлый червяк с телом как у туберкулезника? Осаму театрально ахнул и взялся за сердце. — Извинись. — Да пошел ты. — Извинись, рыжая манда! — Ты архинел?! Вдруг резко из поворота показалась машина. — Чуя, трогай, мы ее упустим. — Да вижу я и без тебя! Чуя потянул за рычаг и они ринулись следом за машиной, так и не решив, кто из них девственник, а кто нет. *** А тем временем Мисудзу Канэко вышла из туалета, поменяв прокладку. Ей кажется, что она никогда не привыкнет. Но Кое Озаки говорит совершенно другое. Начались они у нее в первый раз только в этом году. Канэко знала и морально готовилась к тому, что теперь ей придется с этим как-то уживаться. Но, признаться, это трудно. Особенно нежелательные боли. Но, как ни странно, болей нет. Может они и есть, но Канэко их сейчас не замечает. Наверное, так и надо. Наверное, это даже здорово. Кое так говорит. Канэко пытается верить каждому слову Кое, но получается это со скрипом. В день, когда Канэко попала в мафию Озаки сказала ей такую фразу: «Только мне здесь ты можешь доверять», а следом ударила Мисудзу по рукам сэнсу за то, что та притронулась к еде, не прочитав молитву. К слову, спорно считать это потерей доверия — контекст был другой, но по какой-то причине Канэко запомнила это фрагмент именно в таком свете. Канэко учиться доверять. Но у нее не выходит доверять людям, которые говорят доверять им. Случай похожий, когда Мори Огай дал пощечину Канэко за невыполненную миссию. Неудачную миссию. Когда мама запирала Канэко в палате с врачами, которые каждый день брали у нее кровь. Всегда, когда она говорила: «Доверься мне, только мне, и все будет хорошо», в ее глазах отражались окровавленные и опухшие глаза, в которых уже засохли слезы. Врачи брали образцы ДНК Канэко и говорили: «Доверься нам», а потом она полдня не могла отойти от наркоза, встать и пойти поужинать. И они даже не помогли! Когда тот мужчина повел ее в пустырь за заброшенным домом, он все повторял и повторял: «Ничего не будет, поверь мне. Веришь же?», а потом у нее пошли месячные. Когда недавно Осаму обещал Канэко принести несквик и сам сделать ей хлопушки с молоком. У нее пронеслось: «Вот это лестно! Что это с ним?». А потом пришел со словами: «Глупая Ми-чан, я тебя обманул. Только не обижайся, я тебе сок принес». Но Канэко ждала хлопьев… — Ода, че делаешь? Канэко, перед входом в офис, не забыла поправить юбочку и неуклюже пригладить волосы у зеркала напротив умывальника в углу, рядом со стеллажом. Ода Сакуноске что-то подозрительно внимательно печатал в компьютере. Сразу даже не услышав ее. — Двести сорок три плюс восемьдесят пять… м-м… триста… — Триста двадцать восемь. — Спасибо. Мисудзу бесшумно приблизилась к компьютеру и прищурилась. Ода печатал отчет об общем состоянии дел всех членов мафии. Оценка посещаемости, график дежурства стражи, условия для наемников из зарубежа и своих тоже… Своих, на удивление, в мафии мало. Условия, то бишь, обеспечение оружия, наряда, маскировки и т.д. — Что за скучная брехня. — Не ругайся. — Ода, тебя это не смущает? Почему тебя не отправляют на нормальные задания, а говорят заполнять налоговые бланки?! — Я не жалуюсь. — Не жалуйся дальше, чтобы ты до конца дней горбился над бумажками как офисная амеба. Сакуноске предпочел молча продолжать амебные дела. — Что за… — Канэко выхватила мышку у Оды, быстро прокатала ее по столу и кликнула на соседнюю папку на рабочем столе. — На этой неделе у Дазая и Чуи слежка и вымогательство. Бля, везет, бесит. — Почему ты щуришься? — спросил Ода, заставив Канэко повернуться на него. Ода смотрел спокойно, с нажимом. Канэко на секунду замешкалась. — Я не щурюсь. — Ты не увидишь с экрана, если отойдешь на четыре шага? — Увижу конечно. Ода посмотрел на Канэко подозрительно. Не выдержав взгляда на себе, Канэко фыркнула. — Сейчас докажу. Затем отошла на четыре шага и пригляделась. Ода кликнул на мышь и на экране показался фрейм с таблицей Сивцева. — Ну ты сейчас серьезно? — Вот это что за буква? Канэко ненадолго промолчала, но затем ответила: — Н. — А это? — Б. — Это? — Б. Ода молчит. — Ы? — Нет. Ш. — Да блять. Он пробежался глазами по таблице. — Вот эта? — М. — Эта? — Тоже М? — Нет. Эта? Мисудзу не выдержала, шагнула ближе к экрану. — К. Ода вновь молчит. — Ты специально сначала показываешь те, что больше, а потом сразу те, что меньше! Сакуноске отвернулся, пряча улыбку. — И что теперь нам делать? — спросил он. — Я тебе самые ближние указывал, при том, что ты даже не достаточно далеко отошла. Канэко нахмурилась. — Конечно, я не врач, но ты не очень хорошо видишь. — Ты мелочный, что с того? Мне это не мешает. — К врачу тебе надо. Попроси Кое отвести тебя на осмотр, может все не так запущено. У Мисудзу начало крутить живот. В кабинете резко стало холодно. Воцарилось молчание. — Не надо мне ни к кому, — проговорила она, и в тоне послышалось напряжение и угроза. — Хуйню не неси. Сакуноске вдруг повернулся к стоящей Мисудзу и пригляделся. Посмотрел по-новому. — Не ругайся. — За-е-бал, — отчеканила Канэко по-слогам, надменно смотря на него сверху вниз. — Почему ты не слушаешься? — Я должна тебя слушаться? — Из-за способности твои глаза больше всего нагружаются. Не удивительно, если у тебя не самое идеальное зрение. — Я не хочу, чтобы кто-то ковырялся в моих глазах, они будут делать укол туда и светить лампами, — Оде показалось, что Мисудзу отошла назад. — Лампы будут, но ковыряться никто не станет. — Станет. — Нет. — А как они узнают, что я плохо вижу? Они сделают мне укол, закапают что-то в глаз, будут делать операцию, потом вынут глаза, вырвут их с нервными окончаниями, потом- — Тэру, операци- — Пошли нахуй! Никуда я не пойду, мне не будут делать эти операции! — крикнула она, махнув рукой так, что лампа отсоединилась от шнура и упала на пол. Канэко вздрогнула на звук, резко повернулась, начала оглядываться по сторонам и остановилась на Оде. На его лице лишь на секунду промелькнуло удивление. — Тэру. Шею Канэко защекотал теплый ветер. — У-у меня хорошее зрение… давай еще раз проверим, — она нервно улыбнулась. Руки были сжаты и спрятаны за пончо, ноги подрагивали. Канэко снова подошла на первоначальное место. — Включи обратно, еще раз проверь, я… — Мы не пойдем к врачу. Ощущалось, словно ее сердце что-то обнимало так сильно, что оно не могло биться в полной мере. Но сейчас она почувствовала, как сердце отпустило. — Правда? Сакуноске тихо вздохнул и поджал губы. — Тэру, все равно надо будет пойти. С Кое ты не хочешь? — Я не пойду к врачу. Не пойду. — Сегодня не пойдешь. — Никогда не пойду. Ни сегодня ни завтра. — А со мной? Ее брови приподнялись, а потом резко опустились. Она отвела глаза и начала теребить нитки пончо. — Ты мне доверяешь? — сказал Ода. Они посмотрели друг к другу в глаза. Ода все так же сидит и спокойно смотрит. Очень спокойно. Как всегда он смотрит. Кажется, его ничем нельзя удивить. Он переживал это раз за разом, сотню, может тысячу раз, что перестал проявлять эмоции, сродни изумлению. Канэко перестала стараться верить каждому слову. Она не хочет верить никому. Почти никому. — Пойду. Ода прикатил стул на колесиках ближе к Канэко, сел по удобнее и скрестил руки. — Пойдем в поликлинику в выходной, идет? — Да. — Хорошо. И еще. Она повернулась к нему с немым вопросом. — Не ругайся. Он сказал это не как обычно. Более доходчиво. Внезапно, в груди у Канэко кольнула совесть. Но она проигнорировала это. И вновь стала прежней. — Ну прости-и-ите, — она примирительно подняла руки. — Виновата, милорд. Ода закатил глаза и опустил голову. Он вновь улыбнулся. Опять же так, чтобы Канэко не заметила. — Никогда за всю жизнь так не ругался. — Ты просто реальных сапожников еще не видел. — В четырнадцать, единственной моей бранью было «дерьмо». Канэко цокнула и закатила глаза. — Ну и старикашка же ты, Ода, — она указала пальцем на пол. — Вон, смотри, видишь песок? Ода посмотрел вниз и промолчал. — Это с тебя сыплется. — Там ничего нет. — Ой, какой же ты зануда, о-о-ой. Я не могу. Пизд- Молчание. Ода выгнул бровь. — Пипец. Я сказала пипец. *** — Я ебу, вот же гандоны! И как сказать это босу? Чуя и Дазай пешком проходили вдоль магазинов. Накахара отличался очень громким голосом, и это не могло не раздражать Осаму. Так же, как и не могло не стать поводом для очередного издевательства. — Чуя, ты даже думаешь громко. Уши вянут от тебя. Такой мелкий, но громкий, жуть какой. — Завали, кто это тут еще мелкий?! — Говори тише, ну е-мае. На всю улицу орешь. Сейчас все на нас будут глазеть и задавать вопросы. — Вопросы? На счет чего? — На счет этого. Он указал на запачканную кровью одежду напарников. Слежка удалась, но есть… свои нюансы. — Да пусть себе смотрят. — Они бы не смотрели, если бы кто-то хоть немного себя контролировал. — Я виноват, что они стрелять начали?! Я был вынужден применить способность. Ты вообще «спасибо» скажи, что тебя из машины вытрясло! Остался бы и взорвался вместе с ней. — Тебя устраивает альтернатива, что служебной машины больше нет? Что теперь мы идем пешком, как нищеброды какие-то? — Так сел бы на трамвай, дурень. — Чтобы как чмошник выглядеть? Сам бы поехал. — Меня все устраивает. Это ты у нас мистер «нежные ножки». — Фи, изврат. Еще и девственник. — Бля, лучше бы тебя в этой машине оставил. И без этого бы справился отлично, и меньше балаболил бы под ухом. — Не могу не согласиться. Это было бы идеальное убийство, но не самоубийство. Так что… — Какой же ты ебанутый. Осаму остановится около продуктового магазина. — Стой здесь, я зайду и приду. — Че ты там покупать собрался? Дазай скривил губы и показал Чуе язык. — Не твое дело, макака. — Я пошел без тебя. Осаму показал уходящей спине Накахары средний палец и зашел в магазин. Метнул в сторону отдела с хлопьям.