Рисунок сердца

Коннор Дойл задумчиво касался струн гитары и с некоторым удивлением прислушивался к своим желаниям. Хотелось… рисовать? Когда-то в детстве у него неплохо получалось, он даже посещал художественную школу, но душа не лежала к этому занятию, и, «заболев» гитарой, он с удовольствием закинул мольберт с красками и записался в музыкальную школу, где прошёл программу двух лет за год. Он долгие годы не брал в руки кисть, а сейчас этого безумно хотелось. От нечего делать, что ли? Коннор недовольно покосился на собственную ногу, зафиксированную гипсом. Недели три назад, во время преследования непонятной сущности, облюбовавшей для жизни и пропитания систему канализации, он скатился с откоса и получил сложный перелом лодыжки и трещину в кости. И с тех пор сидит на больничном, потихоньку сатанея от скуки. Всегда активный и деятельный, он чувствовал себя как в тюрьме, постоянно находясь в квартире и страдая от ограничений. От тоски он даже достал давно позабытую гитару, а теперь вот и рисовать захотелось. Он вспоминал тот рабочий день, когда получил травму, и не находил недочётов. Сущность преследовали три команды, и почти одновременно все шестеро оказались на влажном склоне, куда выскочило существо. Замелькали парализующие вспышки, воцарился хаос, Линдси, увлечённая азартом погони, опередила всех. Она, балансируя практически на краю, хладнокровно прицелилась и всё же достала разрядом улепётывавшее создание, но потеряла равновесие и едва не упала. Дойл успел схватить её за плечо и буквально отбросить в безопасное место, но сам не заметил выступающий из земли камень, споткнулся и кубарем слетел на несколько метров, едва не потеряв сознание от пронзившей ногу боли. И вот теперь уже третью неделю передвигается на костылях по квартире и заново учится выполнять некоторые действия, не вызывающие проблем у здорового человека, например, принимать душ. В этой ситуации был только один положительный момент. Линдси была очень благодарна за спасение, и, испытывая непонятное чувство вины, взяла на себя заботу о пострадавшем. Она заезжала каждый день, привозила продукты, а если позволяло время — готовила что-то домашнее и вкусное. К такому хорошему Коннор быстро привык, и начинал ждать вечера с самого утра. Желание рисовать усиливалось, и Коннор задумался. Сам он точно не сможет достать из кладовой свой старый мольберт и краски, а Эксон, тоже периодически приезжавший и взявший на себя помощь в сложных случаях, был вчера и теперь появится только послезавтра, чтобы отвезти на рентген и осмотр. Линдси тоже не справится, мольберт стоит за старым комодом, а он тяжёлый. Но в письменном столе должна быть бумага и карандаши, что тоже подойдёт, лишь бы немного ослабить зуд в кончиках пальцев. Коннор отставил гитару, подтянул ненавистные костыли и медленно переместился за стол, где действительно нашлось всё необходимое. Он вытащил лист бумаги, взял карандаш и стал задумчиво что-то чертить, не имея представления, что именно хочет изобразить. Желудок напомнил о себе тоскливым урчанием. Сегодня Коннор только завтракал, а обедать в одиночестве не захотел, решив дождаться Линдси. Это было странно, он никогда не позволял себе попасть в зависимость от другого человека. Все свои отношения с женщинами он осознанно не доводил до стадии совместного проживания. Ни с одной ему не хотелось просыпаться, вполне хватало нечастых свиданий и разговоров о погоде и природе. Но с Линдси всё было иначе. Он совершенно спокойно мог контролировать свои эмоции, пока их общение сводилось к работе. Да, она ему нравилась, и довольно сильно, но заводить служебный роман, тем более при условии негласного запрета в Управлении на такие действия, он не хотел. Изменилось же всё, когда Лин стала заботиться о нём. Линдси Доннер нравилась ему даже тогда, когда была просто коллегой, главным аналитиком его команды. Ему импонировало её серьёзное отношение к работе, тщательность и скрупулезность, стремление докопаться до самой сути. Он восхищался силой духа и широтой сердца, способностью найти подход к любому человеку, понять и принять его. Его интриговали её простота и душевность, искренность и сердечное тепло, ровные отношения со всеми и искры в глазах во время их совместной работы. Но после его травмы он начал видеть другую Линдси, более простую и домашнюю. Её положительные качества не были маской и наигранностью, она действительно была самым искренним и светлым человеком из тех, кого он знал. Она заботилась о нём, не требуя ничего взамен. И когда он видел её на своей кухне, одетую в спортивный костюм, с небрежно заколотыми волосами, без макияжа, готовящую ему что-то умопомрачительно вкусное, сердце сжималось от желания видеть эту картину постоянно. И иметь возможность самостоятельно подойти к ней, обнять и поцеловать, утопая в аромате волос и кожи. Сейчас он начинал ждать её с самого утра, а вечером не хотел отпускать. Интересовался ею, с увлечением слушал, узнавал её мнение по важным для себя вопросам и принимал его. Хотел видеть её постоянно, засыпать и просыпаться рядом, ухаживать, заботиться, а не только принимать её заботу о себе. Коннор никогда не был идиотом и слепым, и всегда замечал женский интерес к собственной персоне. Он знал, как привлечь женщину, что говорить и как поступать. И отношение Лин он прекрасно видел, но так как в его чувства впервые в жизни вмешалось сердце, изводил себя тысячами вопросов на тему «как сказать ей, чтобы она поняла правильно и не подумала, что ему нужен лишь необременительный короткий роман». Всё это измучивало, и он продолжал молчать, страстно желая поскорее встать на ноги и одновременно болеть подольше, лишь бы она продолжала согревать его своим теплом. Коннор так погрузился в свои мысли, что совершенно не услышал, как хлопнула входная дверь, и очнулся только от приглушённо прозвучавшего рядом любимого голоса. — Коннор… Ведь это же мы! Он осознанно посмотрел на рисунок, отразивший чаяния его сердца. Он изобразил мужчину, играющего на гитаре, и сидящую рядом женщину, смотрящую с почти осязаемой нежностью. И только внимательный наблюдатель смог бы увидеть два несоответствия реальности. Обе ноги мужчины были здоровы. И на пальцах у обоих красовались одинаковые обручальные кольца. Первое несоответствие скоро исчезнет, нога заживёт. А вот второе сделать возможным способен только он… И Дойл повернулся к Лин, обнимая за бёдра и прижимаясь лицом к животу, не оставляя сомнений в своих намерениях. В ответ пальцы Линдси запутались в его волосах, посылая по телу миллионы мурашек и выбивая из головы все связные мысли. Чувствуя щекой её сумасшедшее сердцебиение даже через одежду, Коннор успел подумать: «Похоже, наши сердца желают рисовать одну жизнь на двоих…»